Моя дракошня

Рыжий был нахал и редкая скотина. Рыжий был кобель породы карело-финская лайка, очутившийся в нашем доме совершенно случайно: бабуля залюбовалась на улице красивым псом, а хозяйка пса, очень обрадовавшись, принялась его сватать. Мол, приблудился, я как-то не шибко готова, а может, у вас ему будет лучше...
Ему, разумеется, было лучше, и еще как было! Огненно-рыжий, с роскошной гривой, кобель получил прописку и имя Дик. Но Диком его звали нечасто, Рыжий было ему куда больше к морде. «Рыжий, сволочь такая!», разносилось по квартире. Дик улыбался. Брат был в армии, остальные сильно уступали дареному кобелю в силе характера.
Рыжий предпочитал почивать на кровати. Предпочтительнее — на бабулиной. Она спала на кровати, а дед на диване, но это в том случае, если пес не успевал проскочить к хозяйке, пока дед еще не в комнате. А если не успевал, тогда хозяину приходилось туго: Рыжий в позе корабельной фигуры застывал на краю кровати и скалил зубы. Он был невелик, по колено где-то, но зубы его, охотника и бестолоча, белели вполне внушительно. Дед бледнел, хотя и не признавался, что побаивается. Бабуля унимала защитника дамской чести, рыжего ханжу; на следующий вечер все повторялось вновь.
Иногда Рыжий спал в коридоре под стулом. Тоже не просто так, а в засаде, инстинкты, как мастерство, не пропьешь. Правда, если бы он так в лесу дичь караулил, пришлось бы ему питаться травой — храпел он так, что стены качались, а пьяный извозчик кусал бороду в бессильной зависти. И вот Рыжий храпит, стены качаются, по коридору движет дед, шаркая тапками сорок последнего размера. Рыжий приоткрывает глаз и в тот момент, когда нога подымается рядом с его носом, вылетает и вцепляется в тапок. Дед поднимает ногу, как кремлевский гвардионец, и смотрит на висящего в самозабвении пса.
- Гадина!.. - с чувством, которое я не могу передать в тексте, резюмирует дед.
На даче кобелю одновременно «не было цены» и «чтоб ты провалился, скотина!». Цены ему не было в лесу — как приличная собака охотничьих кровей, он не знал устали, он бегал от одного человека к другому, в любой момент готов был разыскать заблудившегося и сопроводить к остальным, а по выходе из леса не успокаивался, пока не собирались все, кто в лес зашел. Только после этого он закидывал бублик пышного хвоста на спину и трусил впереди нас домой.
А что наш пес, в сущности, падла редких кровей, мы вспоминали когда раз на дню, когда два. В общем, ровно столько, сколько мимо дома гоняли скотину с выгула. Гоняли-то ее на дневную дойку и вечером, но иногда Рыжего успевали перехватить часа за два до его момента дурацкой славы. Позднее было бесполезно: он не хуже нас чуял время, так что подманить его и ухватить за ошейник не представлялось возможным. Ниже нас по улице стояли два дома, но корова была одна, молодая и предельно глупая. Ну, такая вот типичная кор-р-рова! Значит, гонят коров с овцами, они разбредаются сначала по улицам, кому прямо, кому направо, корова тети Маши бредет к себе, а на дороге уже сидит эта рыжая зар-раза и, сдвинув уши на затылок, ждет. Предвкушает. Тащится.
Корова, сама в себе, гарцует по дороге, а навстречу ей срывается огненная молния и начинает гонять. Корова мечется, хозяйка орет, мы тоже орем, Дик заливисто и задиристо лает и вихрем уворачивается от попыток себя поймать, - развлечение выходило на славу. Почему эта парнокопытная дура боялась собаки, которая даже не планировала ее как-то укусить, да и размера была скромного, оставалось загадкой, потому что остальному стаду было глубоко до фонаря, есть ли такой Рыжий или нет.
И все бы ничего, но однажды корова дошла до полной истерики и, вместо того, чтобы пометаться по дороге, решила вопрос кардинально. Она сиганула через изгородь из жердей, а по ту сторону обочины располагался обрывчик метра полтора высотой. Мы обмерли вместе с тетей Машей: она уже видела, как скотину со сломанными ногами приходится забить, а мы — во сколько обойдется нам новая... Через мгновение от дружного выдоха колыхнулась трава. По лугу мчалась безумная домашняя скотина, задрав хвост и брыкаясь, как призовой бык на родео, а за ней летела счастливая рыжая пуля.
Впрочем, мы пытались время от времени его воспитывать. Например, маменька норовила донести до его сознания мысль, что спать надо не в ее постели, а на коврике. «Рыжий!» - говорила она укоризненно, стеля постель. Пес сидел рядом, независимо глядя в сторону и сдвинув уши на затылок. Было в этом его жесте что-то неподражаемо-пацанское. - «Рыжий! Ты должен спать на своем месте! Видишь, вот твой матрасик, ты должен спать на нем. Рыжий, ты меня понял?».
Рыжий не собирался ничего понимать, ничуть этого не скрывал и на матрасик не обращал ни малейшего внимания. Маменька достилала постель и уходила в душ, напоследок повторив псу свои апрельские тезисы. А когда возвращалась, Дик лежал на кровати и предупредительно показывал зубы.
Лафа кончилась, когда из армии вернулся брат. Он с восторгом принялся за воспитание. Рыжий в восторге не был, и процесс шел, по меньшей мере, шумно и со спецэффектами — молодой хозяин и пес носились по всей квартире, пес уворачивался, но от брата не увернешься. В итоге они непременно оказывались у бабули в комнате. Бабуля хворала, как обычно, когда оканчивался дачный сезон. Это по весне она взмывала из тряпок вместе с рассадой и наматывала километраж, а с осени занять себя было особо нечем. Вот эти два обалдуя ее и занимали. Кровать с треском ездила по комнате, Рыжий рычал, хозяин вопил, всем было весело.
Рыжий презирал болонок. Ни разу не тронул, даже не зарычал, но морда у него делалась крайне брезгливая. А вот когда его трепал за спину молодой овчар-идиот, накинувшийся на него из кустов на ровном месте, чья хозяйка-дура бегала с воплями вокруг, маша крыльями, Рыжий не сдался — извернулся и прокусил врагу нос. Я потом видела этого Юнкера — нос у него так и остался свернутым набок. А нечего было драть пса в два раза меньше себя!
Апофигеем стала привычка Дика ждать возвращения хозяев, сидя на столе в большой комнате. Стол-книжка стоял у окна, Рыжий прыгал в кресло, перебирался на стол и сидел, сунув морду между занавесок и глазея во двор. Надо отдать ему должное, пустобрешить он не любил, реагировал только на своих. И пока он занимался этим только в ожидании, все было ничего. Но однажды к нам пришли гости. И первое, что они увидели, зайдя в гостиную — огненно-рыжего пса, который мирно спал, красиво свернувшись калачиком на крахмальной скатерти...